1. Прибытие

Борис Михайлович Зелинский, больной палаты № 26, во вторник с утра был крайне возмущен. И, надо сказать, не без основания. И все из-за какой-то проклятой баночки. А дело было так.

Когда 65-летний подполковник в отставке пенсионер Зелинский прибыл в пятницу в гарнизонную поликлинику за направлением в госпиталь, то эвакуатор, вручая путевку, строго предупредил, что явиться нужно завтра с утра, до 12 часов, согласно предписанию в наряде.

Борис Михайлович попытался было робко возразить, что прибытие в госпиталь в субботу бессмысленно, поскольку с ним, как с больным, начнут заниматься лишь с понедельника, когда и целесообразно явиться; а два выходных дня предпочтительнее провести дома, в кругу семьи. Но получив в ответ грозное «Вы мне тут своих порядков не устанавливайте, а то вообще останетесь без направления, и сидите тогда в своем кругу», решил прекратить бесполезные споры. Главное, что долгожданное направление было у него в руках, а двумя днями отдыха ради этого можно и пожертвовать, учитывая обострившиеся радикулитные боли, требующие стационарного лечения.

Он заранее изучил существующие госпитальные порядки, не поленившись специально для этого съездить за город, где располагался госпиталь. Согласно им в палаты запрещено брать какую-либо личную одежду и обувь, кроме нательного белья. Все больные обязаны ходить в выдаваемой им госпитальной униформе – костюмах пижамного типа, халатах и тапочках. Поэтому он прибыл в госпиталь налегке – туалетные принадлежности, смена нательного белья и полтора килограмма апельсинов свободно умещались в небольшой нейлоновой сумочке.  Спортивный костюм, к сожалению, пришлось оставить дома.

В приемном отделении его встретили неприветливо. Дежурная медсестра, заполняя начальные графы его будущей истории болезни, зло заметила: «И о чем они там только думают, присылая больных в субботу. Ну, во что я Вас буду одевать, ведь у меня всего один халат на всех?!». Сдав под квитанцию всю свою одежду, кроме трусов, майки и носок, Борис Михайлович облачился поверх во врученный ему халат богатырского размера. Пояс у халата отсутствовал, и поэтому, обернувшись его полой почти на два оборота, он непрерывно поддерживал образовавшуюся неустойчивую конструкцию руками. Тапочки (также в единственном экземпляре) оказались мальчикового размера, и ступни ног помещались в них лишь наполовину.

До неврологического отделения (№ 24), куда направлялся больной, его сопровождал дежурный санитар. В его основную обязанность входило забрать у вновь прибывшего больного врученные ему в приемном отделении халат и тапочки

непосредственно после передачи его из рук в руки в направляемое отделение. Поэтому санитар не стал особо церемониться и, как только больному была указана койка в палате, он оставил его в одном нижнем белье и носках, не дожидаясь, когда его экипируют средствами неврологического отделения. И, наверное, с его позиций поступил правильно, поскольку ждать ему тогда пришлось бы до понедельника. Санитару это было давно и хорошо известно. А вот Зелинский только сейчас узнал, что сестра-хозяйка отделения по субботам и воскресеньям не работает (должна же она отдыхать, как все нормальные люди). Поэтому получить у нее постельное белье, пижамный костюм, халат и тапочки он сможет только утром в понедельник. 

С невеселым настроением  уселся Борис Михайлович в своей полуспортивной форме на незаправленную койку, клеймя про себя, а частично и вслух выявившиеся порядки (а, точнее, беспорядки) в поликлинике и госпитале. Вид голого матраца и особенно двух невзрачных подушек без наволочек с торчащими из них   перьями напомнили ему общипанного гуся, которого жена готовила под новый год. А от гуся, несмотря на всю комичность ситуации, мысли как-то сами собой перенеслись к тому, что неплохо было бы и перекусить. Ведь утром, боясь опоздать на электричку, он ограничился весьма скромным завтраком. К тому же в коридоре раздался громкий призыв «Первая смена, на обед!».

Но тут его нерадостные размышления были прерваны дежурной медсестрой отделения,  сообщившей, что поскольку он вновь прибывший, то на него обед не заказан, и покушать ему придется сходить в госпитальный буфет. И что нужно поторопиться, так как через 15 минут буфет закроется. И вот тогда уже  он крепко обозвал самого себя, вспомнив, что отказался от настойчивого предложения жены взять с собой жареную курицу. Вспомнил и свои аргументы: «Сейчас не те времена, в госпитале кормят «на убой», а мне поправляться ни к чему».

Однако хватит без толку рассиживаться, пора действовать – решил Б.М. Для начала нужно познакомиться с соседями по палате. Он бодро вскочил, принял положение «смирно» и громко, по-военному доложил: «Зелинский Борис Михайлович, подполковник медицинской службы в отставке, город Жуковский, 65 лет, пенсионер, врач-стоматолог, прибыл для лечения остеохондроза 4-го и 5-го позвонков». Худой (хотя и с небольшим брюшком), с волосатыми грудью и ногами, в трусах с цветочками и мятой вытянутой майке он выглядел весьма комично.

Стали представляться и соседи по палате, соблюдая порядок по часовой стрелке от койки вновь прибывшего. При этом с молчаливого общего согласия опускали свои медицинские показания, резонно учтя, что для обсуждения этих вопросов еще будет достаточно времени. Тем более, что святой час обеда уже наступил, а новый больной пока еще практически голый и нетранспортабельный.

«Хорадов Вадим Александрович, полковник, Москва» - кратко представился среднего роста моложавый шатен с седыми висками.

«Капитан Ржевский Аркадий Владимирович, Кубинка, 27 лет, холост, не был, не участвовал, не привлекался» - браво доложил красавец-атлет и при этом так раздвинул свои богатырские плечи, что раздался треск пижамной куртки.

«Па-вел Ни-ко-ла-е-вич Но-ви-ков, все». Представление этого соседа, несмотря не его предельную краткость по содержанию, длилось по времени около трех минут. При этом каждый интервал между слогами составлял не менее 15 секунд. Все это было следствием его болезни – частичной амнезии, как результат перенесенного инсульта.

«Тарас Григорьевич Гринько, майор запаса, Москва» - сообщил крупный толстый наголо бритый мужчина с несколькими узкими бумажными полосками через все лицо. Полоски эти предназначались для лечения его болезни – пареза лицевого нерва. Его вид ассоциировался с марсианином: именно так изображают представителей этой планеты в научно-фантастических фильмах и литературных произведениях. 

Последняя, шестая койка, рядом с раковиной была не занята. Ее бывший хозяин выписался накануне.

«Ну, вот и познакомились – подвел итог Вадим Александрович. – Вы только, Борис  Михайлович, не расстраивайтесь, все уладится. Ни в какой буфет Вам отправляться не надо, сейчас все вместе пойдем в столовую, обед Вам там организуем. Только вот форма Вашей одежды не совсем соответствует этому заведению. Но и здесь что-нибудь придумаем».

И, действительно, через несколько минут Зелинского уже невозможно было отличить по внешнему виду от типового госпитального больного. Свои фирменные пижамные брюки коричневого цвета из плотной фланелевой ткани (новые, ни разу не использованные) ему вручил Вадим Александрович, поскольку сам ходил в брюках от спортивного костюма. Тапочки (правда, на два размера больше) ему передал Ржевский, переобувшись в адидасовские кроссовки. Ну, а вместо пижамной куртки, пришлось надеть «ничейный» (общественный) теплый фланелевый халат, предназначенный для прогулок обитателей палаты по госпитальному парку в хорошую погоду в отведенное для этого мероприятия время.

С обедом вновь поступившего больного  все обошлось благополучно, поскольку закуска (винегрет), борщ, гарнир ко второму блюду (гречневая каша) и компот из сухофруктов точному учету не поддавались. Ну, а отсутствовавшая мясная часть второго блюда была с лихвой возмещена с помощью личных «домашних» запасов соседей, изъятых ими из общественного холодильника. Словом, обед прошел вполне нормально.

Труднее было решить вопрос с постельным бельем. Но и здесь чудеса сноровки и оперативности проявил коммуникабельный неотразимый Ржевский. В отделении была отдельная палата с собственным туалетом и холодильником, предназначавшаяся для особо важных больных. Обычно (как и сегодня) она пустовала и заселялась лишь по указанию начальника отделения. Единственная кровать в этой палате всегда была свежезаправленной. Вот на нее и нацелился Ржевский. Операцию по «раскулачиванию» люкса (или, как ее еще называли, генеральской палаты) он провел столь стремительно и скрытно, что об этом не узнал в отделении никто, кроме дежурной сестры Алисы, с которой он сумел договориться. Для этого ему пришлось пустить в ход все свое мужское обаяние, против которого не могла устоять ни одна медсестра отделения. Он легко убедил Алису в том, что на заключительной стадии операции, которая состоится в понедельник утром, реквизированное белье будет незаметно заменено на полученное Зелинским от сестры-хозяйки. Риск в этой операции, конечно, был, но небольшой, поскольку вряд ли можно было опасаться заселения люкса важной персоной в выходные дни.

Сытый, довольный, успокоившийся лежал Борис Михайлович на свежезаправленной постели, впервые расслабившись за весь этот нелегкий суматошный день. И почти со слезами на глазах благодарил своих замечательных соседей за проявленные ими участие, внимание и доброту. Все в палате держали по огромному оранжевому шару – Б.М. угощал привезенными апельсинами.

Наступал «тихий час», который в соответствии с госпитальным распорядком дня длился от 15.00 до 17.00.

2. Доживем до понедельника

За два выходных дня Б.М. полностью освоился с госпитальной обстановкой. Все вроде бы устраивалось неплохо. Но его не покидало чувство, что он здесь никому не нужен и просто лишний. Действительно, все больные, кроме него, были «при деле». В субботу работала большая часть процедурных кабинетов, расположенных в различных местах многоэтажного корпуса, и они их аккуратно посещали, отсиживая положенные очереди. В оба выходных дня (как и во все остальные) в палаты регулярно приходили медсестры делать больным предписанные им уколы и раздавать назначенные лекарства различных калибров и расцветок. Лекарства размещались в миниатюрных стеклянных цилиндриках с буквами «У», «О» и «В», означавших время их приема - утро, обед, вечер. Некоторые больные посещали комнату отделения с интригующим названием «Манипуляционная». Один из врачей отделения, дежуривший  в воскресенье по госпиталю, вызывал нескольких «своих» больных в ординаторскую для собеседования и обследования. Словом, все больные были,  как больные, всех лечили, всеми занимались. И только он один не представлял для всего медицинского персонала никакого интереса. Умом он, конечно, понимал, что все это связано с нелепым днем его прибытия. Но в душе все равно чувство обиды не покидало его. Поэтому он с нетерпением ждал понедельника – того дня, когда, наконец, займутся и им.

Однако и в понедельник его надежды оправдались лишь частично. Только к концу рабочего дня, уже после тихого часа его вызвал в ординаторскую врач для беглого осмотра и ознакомления, отметив, что для тщательного обследования, прежде всего, нужно сделать анализы и рентген. На вопрос Б.М., когда это все можно выполнить, врач ответил, что анализ мочи нужно сдать завтра, то есть, во вторник утром, а общий анализ крови и рентген позвоночника – в среду. Соответствующие распоряжения будут даны им дежурным медсестрам, к которым Б.М. и следует обратиться.

 Это была, хоть и небольшая, но победа! Наконец-то и он стал полноправным больным! Гордый от этой мысли он подошел к дежурной медсестре Нине и радостно сообщил, что по распоряжению лечащего врача Игоря Валериановича ему завтра утром надлежит сдать анализ мочи.

- «Ну, и сдавайте себе на здоровье».

- «Да, но у меня нет тары».

- «Тару, то есть, баночку, я с вечера поставлю на Вашу тумбочку».

Теперь Б.М. предстояло решить для себя еще одну важную проблему. Дело в том, что в последнее время, еще дома он обратил внимание на весьма странное обстоятельство. Сразу после сна, во время  утреннего туалета он практически совсем не мог освободить свой мочевой пузырь, если не считать нескольких жалких капель. И только минут через сорок после подъема, уже после завтрака эта столь необходимая и важная процедура проходила вполне нормально, как в качественном, так и в количественном отношении. 

Анализ предстояло сдавать с 7.00 до 7.30, то есть, до завтрака, который начинался в 8.45. Под угрозой срыва процедуры необходимо было что-то предпринять. И тогда Б.М. решил выпить за ужином, вместо обычного одного, целых три стакана чая. А практически принятой жидкости получилось еще больше, так как до ужина для верности он отведал в буфете стакан кефира.

Ночь у него была кошмарной. Он просыпался несколько раз из-за резких потуг помочиться. Но всякий раз, пересилив себя, долго и мучительно пытался вновь заснуть, не поддаваясь искушению расстаться с драгоценной жидкостью. Наконец, проснувшись уже под утро и установив по часам (которые для удобства и оперативности не снимал с руки на ночь), что время 6.45, облегченно вздохнул.

Теперь быстро за дело, и рука его стремительно протянулась к тумбочке, чтобы завладеть столь необходимым сосудом. Однако тумбочка была пуста – никакой баночки там не просматривалось. Его моментально прошиб холодный пот.  Но уже в последнюю секунду мелькнула спасительная мысль, что, может быть, злополучную баночку поставили в туалет, так  сказать, поближе к месту действия. Он мгновенно ринулся туда, даже забыв набросить на себя халат.

И там, на подоконнике действительно обнаружил целую их батарею, точнее 8 штук. Все они были выстроены в ряд и стояли с прикрепленными к ним с помощью узеньких резинок бумажками, тесно прижавшись друг к другу. На каждой бумажке была четкая аккуратная надпись в 4 строки. Первые три из них у всех восьми сосудов полностью совпадали:

24 – 28

Перхушкин 67 л.

Ан. мочи по-Земницкому

Отличия состояли лишь в четвертой, последней строке. На первой баночке здесь значилось «1-я проба – 6 ч.», на второй – «2-я проба – 9 ч.» и т.д., с интервалами в 3 часа; на последнем, восьмом сосуде – «8-я проба – 3 ч.».

Первая баночка была заполнена, остальные семь – пустые.

И тут Б.М. вспомнил, что вчера Перхушкину из соседней, 28-й палаты был назначен не общий (разовый) анализ, а анализ суточный в виде отдельных порций (проб) через равные промежутки времени (по-Земницкому).

Других сосудов на подоконнике не было. Здесь явно что-то не чисто, - подумал Зелинский - это что за безобразие, что за дискриминация такая: для одних, значит, все, а для других ничего! С этой мыслью разгневанный Б.М. ринулся к медсестре Нине, которая еще не успела смениться (смена происходила в 8 утра).

- «Где моя баночка?» - произнес он дрожащими губами.

- «Свободных баночек не было, на Вас не хватило».

- «А почему именно на меня?».

- «Потому, что Вы последний из прибывших в отделение».

- «Это возмутительно, я буду жаловаться».

- «Жалуйтесь, пожалуйста. Подумаешь, ценность какая – моча. Сдадите завтра, и нечего по пустякам ругаться. Все равно  кровь завтра сдавать, а врачи анализы будут смотреть все вместе. Так что не беспокойтесь, ничего страшного не произошло» - примирительно закончила Нина.

И в самом деле, куда меня понесло, устроил бурю в стакане – подумал Б.М. и, извинившись за резкость, стремительно направился в сторону туалета. Там ему сразу полегчало. Но обида за пережитое ночью и ранним утром не покидала его еще долго.

Все новости в отделении распространялись с удивительной быстротой. Живой беспроволочный телеграф образовывали как больные, так и младший медицинский персонал. И вскоре уже многие оживленно обсуждали комичный случай с Зелинским, обращаясь к нему с веселыми шутками и предложениями, но вполне дружелюбно и безобидно.

Ржевский, делая перед открытой форточкой физзарядку повышенной сложности, произнес:

«Это, правда, Борис Михайлович, что Ваша моча идет исключительно на экспорт? А вообще-то  советую Вам смотреть на вещи проще и придерживаться в госпитале основного принципа: тяжело в лечении – легко в гробу. Я лично так и поступаю».

На завтра все анализы Борисом Михайловичем были сданы без приключений.

3. КАМАЗ

Давно уже в госпитальной лаборатории анализа мочи не было так много работы, как сегодня. 120 баночек подбросили с утра трудовые лечащие отделения – рекорд месяца. Вентиляция и вытяжка явно не справлялись со своими обязанностями. В атмосфере ощущались крепкие терпкие ароматы, «настоянные» на сотне различных компонентов, близких по содержанию. «Мочель № 5» - так обычно отзывался о них заведующий многопрофильной лабораторией анализов Лев Лазаревич Шапиро.

Трудились над анализами два лаборанта-практиканта – Виктор Афанасьев и Илья Залкинд. Студенты медицинского института четвертого курса, они специализировались по недавно открытой в институте кафедре МКП – «Медицинская кибернетика и приборы». Фактически кафедра еще находилась в стадии формирования, и большинство профессоров и доцентов пока приглашали для работы по совместительству со стороны – из университета и ведущих технических ВУЗов города. Но назначенный заведующий кафедрой (переведенный из НИИ и утвержденный в министерстве) Александр Александрович Рождественский справедливо считал, что нельзя терять времени, которое уже в  значительной мере упущено, нельзя спокойно дожидаться полного укомплектования кафедры штатными сотрудниками. Он настоял на том, чтобы немедленно начинать учебный процесс и исследовательскую работу, проводя необходимые организационные и кадровые мероприятия по ходу дела.

Член-корреспондент Академии медицинских наук, доктор медицинских и доктор технических наук (довольно редкое сочетание) с весьма глубокими знаниями в области вычислительной техники, микроэлектроники и программирования (помимо медицины) он, как никто другой, подходил для этой новой роли. К тому же он обладал незаурядными организаторскими способностями. За весьма короткое время сумел «выбить» для кафедры современную электронную медицинскую аппаратуру в большом наборе (в том числе, импортную) и универсальную электронную вычислительную машину. Но главное состояло в том, что он принес с собой в институт новые веяния, новый настрой и энтузиазм, новый стиль работы, отличающийся четкостью, деловитостью и высоким профессионализмом. Его кредо состояло в непременном и тесном сочетании учебного процесса с научно-исследовательской работой. У него была масса идей и замыслов, не хватало только специалистов-единомышленников для их реализации. Было уже решено, что в самое ближайшее время в институте откроется новый факультет МКП на базе соответствующей кафедры, деканом которого однозначно станет Рождественский.

Когда на курсе объявили о создании новой группы по специальности МКП, то Афанасьев и Залкинд первыми подали заявления об их зачислении. Друзья с детства, вместе окончившие школу и поступившие в медицинский институт, они уже давно приобщились к радиолюбительству, которое до сих пор было для них пока лишь хобби. Теперь же предстояло от любительского уровня в вопросах микроэлектроники перейти к уровню профессиональному, и все это не вообще,  а применительно к медицине. Кроме того, нужно было изучить и освоить современные математические методы научного исследования, в том числе, с использованием ЭВМ, и многое другое. Но все это не пугало, а скорее даже радовало друзей, окончивших школу с медалями и имевших склонность к математике и технике.

Они понимали, какие огромные возможности открываются перед их будущей новой профессией, находящейся на стыке нескольких фундаментальных наук – медицины, математики, кибернетики. Их решению во многом способствовала прочитанная Рождественским ознакомительная обзорная лекция – блестящая по содержанию и форме. МКП он назвал наукой ХХI века, отметив, что именно ей предстоит разгадать тайны святая святых – механизма человеческого мышления.

Виктор и Илья сразу же с головой погрузились в изучение новых дисциплин и в работу  студенческого научного общества (СНО), где тематикой МКП руководил сам Рождественский. Для активной работы в СНО весьма пригодился имевшийся у них опыт радиолюбительства, а также запас знаний в области микроэлектроники и программирования на ЭВМ, полученных еще в школьные годы. Все это и способствовало тому, что уже через полгода они изобрели прибор новой конструкции с использованием микропроцессора (микрокомпьютера) – анализатор мочи. От имевшихся старых аналогов он выгодно отличался повышенной точностью, надежностью и скоростью получения результатов, а также  существенно меньшими размерами. Кроме того, он автоматически выдавал заполненный печатный документ анализа в виде специального стандартного бумажного бланка.  Результаты анализа можно было также оперативно наблюдать на миниатюрном электронном табло.

Основные технические идеи, заложенные в прибор, могли найти и более широкое применение, в частности для использования в анализаторе крови. Именно по этой причине им заинтересовались в криминалистических кругах. На прибор была подана заявка для получения авторского свидетельства на изобретение.

Было придумано и название новому прибору. Рождалось, правда, оно в муках. Перепробовано было несколько вариантов:

- МПАМ – микропроцессорный анализатор мочи,

- МКАМ – микрокомпьютерный  анализатор мочи,

- АММП - анализатор мочи микропроцессорный,

-АММК -   анализатор мочи микрокомпьютерный.

Но все эти названия были безжалостно отвергнуты по причине их тривиальности и трудности произношения. Напрашивалось явно что-то другое – более оригинальное и благозвучное.

И вот, наконец, искомое название было найдено: КАМАЗ - компьютерный  анализатор мочи Афанасьева-Залкинда. Это уже выглядело и звучало солидно и внушительно, да и запоминалось легко. Правда, Илья сразу попытался было предложить поменять местами две последние буквы названия. Но быстро согласился с доводами друга, что такой вариант скорее бы подошел к названию рыбы, а не прибора.

Творческая работа над изобретением КАМАЗа проходила у Виктора с Ильей не то, чтобы легко, но, во всяком случае, без особого напряжения их умственных и физических возможностей. Наверное, в первую очередь, это было связано с тем, что сам прибор был достаточно прост и не требовал решения каких-либо сверхсложных проблем. Однако, друзья не жалели, что не взялись сразу за более значительную и серьезную тему, и сознательно решили пройти путь ученого-изобретателя (будущего, разумеется) методом от простого к сложному. Рождественский одобрил и поддержал это  их решение, но попутно предостерег от обольщения первыми успехами. 

Такой подход имел много преимуществ. Прежде всего, он позволял им в кратчайшие сроки утвердиться в роли способных, творчески мыслящих и работящих студентов, что само по себе было уже весьма важным. По своим каналам Рождественский узнал, что по их заявке на авторское свидетельство готовится положительное решение. Значит, они уже настоящие полноправные изобретатели. А это, в свою очередь, сулило им определенные материальные блага, особенно учитывая то обстоятельство, что прибор предполагалось запустить в серийное производство. Ожидаемый приличный добавок к стипендии был весьма кстати. Значительную его часть друзья собирались потратить на приобретение массы монографий, книг и всевозможных справочников по своей новой специальности широкого профиля, чтобы всегда иметь их под рукой. Рассчитывали они и заявить о себе, так сказать, в научном мире, для чего практически подготовили статью в специальный научный журнал. Но посылать ее в редакцию решили только после получения авторского свидетельства и проведения испытаний прибора в запланированном объеме.  Рождественский это тоже поддержал. Немаловажным обстоятельством было также освоение весьма сложной, кропотливой и, как им показалось, казуистической процедуры составления заявки на получение авторского свидетельства. Здесь пришлось попотеть, наверное, больше, чем при самой практической реализации  изобретения. Но то, что прибор был относительно прост, позволило им в итоге справиться с этой задачей практически без посторонней помощи.

И, тем не менее, свой первый изобретенный прибор друзья рассматривали лишь как трамплин для последующего более высокого и более сложного прыжка. Перспективный же творческий план, рассчитанный на несколько лет вперед (включая и послеинститутский период) они сформулировали так: от КАМАЗа к ИПЭАЗу через КАКРАЗ, минуя КАКАЗ. Здесь под ИПЭАЗом имелся в виду прибор «Искусственная почка электронная», под КАКРАЗом – «Компьютерный анализатор крови», а аббревиатура КАКАЗ расшифровывалась в полном соответствии с ее звучанием.

Но это были планы, так сказать, дальнего прицела. В ближайшее же время им предстояло провести статистические испытания КАМАЗа в полевых или, как они острили, мочевых условиях. С этой целью они и оказались в качестве лаборантов-практикантов в госпитальной лаборатории анализов.

Прибор их имел два режима работы – «Основной» («О») и «Повышенной точности» («ПТ»). Первый из них предназначался для обычных типовых анализов (общего, по-Земницкому, по-Ничипоренко), то есть для массового применения. Назначение второго – тонкий и глубокий анализ в особых случаях (например, при отравлениях в малых дозах), когда необходимо было выявить компоненты, составляющие тысячную и менее (в пределе до миллионной) доли процента.

Сегодня в их планы входило завершить испытания первого режима и начать испытания режима «ПТ», в котором была заложена основная творческая «изюминка» изобретения.

Правда, работа КАМАЗа и в основном режиме выгодно отличалась по многим критериям от существующих приборов старой конструкции, в том числе, по точности. Так, два экземпляра КАМАЗа давали абсолютно одинаковые показания (совпадающие до последней значащей цифры). А четыре штатных лабораторных прибора старой конструкции имели в своих показаниях довольно широкий разброс, доходящий в ряде случаев до 20 процентов. Все это, (как и многое другое) было выявлено лаборантами-исследователями в ходе проводимых ими испытаний со статистической обработкой полученных результатов. Расчеты они проводили на карманном программируемом микрокалькуляторе японского производства, подаренном им Рождественским в знак их первого (пока еще скромного) успеха. Этот великолепный подарок, по своим возможностям приближавшийся к персональному компьютеру, был их гордостью. И они с любовью и энтузиазмом составляли для него свои первые программы.

Похоже, что из-за большого объема поступившей партии они сегодня не смогут приступить к испытанию режима «ПТ». Ведь им, как лаборантам-практикантам, необходимо, прежде всего, выполнять свои основные обязанности – выдавать в отделения результаты всех поступивших  анализов, а уже потом заниматься своими факультативными исследованиями.

Но вот, наконец, в прибор установлена последняя (120-я!) баночка, и автоматически получен бланк-документ общего анализа на имя  Зелинского 65 лет из 24-го отделения.

Теперь можно заняться и режимом «ПТ», используя для этого оставшиеся до закрытия лаборатории 45 минут.

Вот на последнем анализе больного Зелинского и проверим (пока навскидку) второй режим – решили друзья, оставляя последнюю баночку на прежнем месте. Они быстро подключили к прибору малогабаритный пульт, служащий для ввода исходных данных. Пульт включал в себя миниатюрную клавиатуру с русским и латинским алфавитами, арабскими цифрами, а также специальными символами и знаками. Путем набора на клавиатуре соответствующей информации можно было (при желании) задать прибору определить процентное содержание любого элемента таблицы Менделеева, причем как по отдельности, так и в любом произвольном сочетании. Можно было также задавать для определения процентного состава целые химические соединения практически произвольной конструкции в виде химической формулы, вводимой также с помощью клавиатуры пульта.

- «Начнем, пожалуй. Какие будут предложения по поводу исходных данных?» – спросил Виктор.

- «Послушай, а вдруг этот Зелинский имеет отношение к валютному миру и хранит драгоценные металлы, так сказать, внутри своего бренного тела. В каком-то детективном романе я читал, что таким контрабандным способом перевозили драгоценности. Давай проверим этого самого Зелинского на лояльность, то бишь, на золото».

- «Давай без хохм, времени итак в обрез. А, впрочем, какая разница, для начала можно и на золото».

С этими словами Виктор набрал на клавиатуре пульта символ «Au» и нажал кнопку ввода.

На электронном табло мгновенно загорелся результат:

0, 301267%.

Первой реакцией друзей было полное замешательство.

4. Законные 25 процентов

В состоянии оцепенения, не отрываясь от табло в течение трех минут, осмысливали испытатели полученный потрясающий результат, не веря глазам своим. Первым пришел в себя Илья:

- «Может быть, ошибка ввода» - предположил он.

- «Попробуй сам» - обиделся Виктор.

Сознательно медленно, тщательно и скрупулезно повторил Илья все предусмотренные операции на пульте, предварительно приведя его в исходное состояние с помощью кнопки «Общий сброс». Он даже не поленился проверить по таблице  Менделеева правильность обозначения злополучного химического элемента – золота. Результат на табло полностью совпал с первоначальным.

Проверили правильность подсоединения пульта и еще дважды повторили ввод. Конечный результат был тот же.

- «Ведь это же немыслимая, невероятная цифра. Что все это значит?» - недоуменно спросил Виктор.

- «А я что тебе говорил. Похоже, мы напали на золотую жилу, тот есть, я хочу сказать, на золотую мочу.

Давай-ка для начала прикинем примерно размер возможного дохода. Отбросим для простоты в полученном результате все значащие цифры, кроме первой, и примем, также для простоты, удельный вес мочи контрабандиста Зелинского за единицу. Тогда в одном литре его драгоценной жидкости будем иметь 3 грамма золота. В среднем за сутки человек выделяет, как нас учили, 2 литра мочи. Будем полагать, что за счет усиленного питания и питья клиента можно довести эту цифру до трех литров. Если я не ошибаюсь, грамм золота стоит порядка 10 рублей.

Итак, используя мочу Зелинского в качестве золотого прииска, мы сможем получать:

* в день – 90 рублей,

* в месяц – 2700 рублей,

* в год (он быстро прикинул на микрокалькуляторе) - 32850 рублей.

Это же настоящий клад».

- «Как это у тебя все легко получается. Можно даже продолжить:

* за 10 лет – почти 330 тысяч рублей,

* за 100 лет – около трех с половиной миллионов рублей».

- «Ну, положим, на сто лет рассчитывать не приходится, так как, судя по документу общего анализа, возраст подпольного миллионера Зелинского составляет 65 лет. Дай, Бог, как говорится, подоить, то есть, я хотел сказать, помочить его хотя бы десяток лет (если источник, то бишь, прииск, не иссякнет раньше). Это уже даст нам 330 тысяч дохода. Куда мы будем девать такую кучу денег?».

- «Как куда – сдадим государству, полностью. Если бы это были законные доходы, добытые нашим упорным кропотливым трудом, то тогда еще можно было бы подумать о выделении какой-то их части себе. Но нам-то они фактически свалились с неба».

- «Положим, не с неба, а совсем с другого места, и не свалились, а слились».

- «Не остри, я говорю серьезно».

- «Я понимаю и полностью с тобой согласен: все до копейки сдадим государству. Хотя, конечно, собственные «Жигули» нам бы не помешали. Ну, ничего, у нас еще все впереди».

- «А вообще-то мы с тобой делим шкуру неубитого медведя. Ведь нужно сначала суметь выделить золото в чистом виде из этой «волшебной» мочи, если, конечно, оно в нем имеется, в чем я все  же глубоко сомневаюсь. Или ты собираешься сдавать в банк трехлитровые банки с мочой?».

- «На этот счет не волнуйся: у меня уже родилась грандиозная идея, как быстро и легко провести это самое выделение».

- «Кого это, молодые люди, вы тут собираетесь убивать с разделкой шкуры, уж не меня ли? Разрешите представиться: Борис Михайлович Зелинский из 24-го отделения. Да, именно тот самый». - С этими словами в комнату лаборатории вошел Б,М,

Он уже давно стоял у слегка приоткрытой двери и слышал весь разговор лаборантов с того самого момента, когда они установили в прибор его баночку.

Не дождавшись до обеда результата своего анализа, Зелинский решил лично проверить, как продвигается работа, и каковы перспективы ее окончания. С этой целью он и отправился в лабораторию анализов, предварительно разузнав ее местонахождение. Незаметно войдя в служебное помещение с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и проделав несколько шагов по коридору, он очутился у полуоткрытой двери, откуда раздавались молодые голоса. Услышав свою фамилию, Б.М. насторожился и не стал входить внутрь, решив получить интересующую его информацию скрытным путем. Ну, а теперь он открыл дверь и вошел в помещение.

- «Виктор Афанасьев и Илья Залкинд – лаборанты-практиканты, студенты   4-го курса  медицинского института - представился Виктор за двоих. – Не волнуйтесь, никого убивать мы не собираемся, а выразились так в фигуральном смысле. А чем, собственно, мы обязаны Вашим посещением?».

- «По-моему, ситуация несколько напоминает известную картину «Не ждали». Прошу извинить за непрошенное вторжение. Я, конечно, понимаю, что Вы действительно выразились в фигуральном смысле. Но хотелось бы кое-что уточнить, раз уж я здесь случайно оказался и кое-что невольно услышал.

Вы думаете, что если Зелинский стоматолог и иногда ставит в поликлинике золотые коронки, то он уже обязательно или подпольный миллионер или контрабандист. Ошибаетесь, молодые люди. Фронтовик Зелинский  - честный человек, он всю жизнь был таким и никогда не преступал закона».

- «Мы не сомневаемся в этом, уважаемый Борис Михайлович. И все, что мы тут наплели в отношении Вас, поверьте, было сделано не по злому умыслу, а из-за вредной привычки острить по любому поводу. Простите нас великодушно и помогите, пожалуйста, разобраться, откуда в Вашей моче могло оказаться золото».

- «Признаться, это и для меня не меньшая загадка. Я могу предложить одну версию, не знаю только, насколько она покажется вам правдоподобной».

И Зелинский рассказал, что долгое время служил в Астрахани, в устье Волги, которая, как известно впадает в Каспийское море. А там, на дне,  судя по сообщениям в печати, покоится немало затонувших в прошлом кораблей, имевших на борту, в том числе, и драгоценные металлы. Так вот, может быть, это самое золото и проникло в его организм через рыбу, которую, кстати, он  очень любит и много употреблял в то время.

- «Версия, конечно, не слишком убедительная, но, как одна из рабочих, наверное, может быть принята. Но сейчас главное не в этом. Что, собственно, Вы хотите от нас» - спросил Виктор.

- «Все очень просто. Найден, так сказать, живой клад, как вы сами изволили выразиться. А по существующим у нас законам 75 процентов стоимости найденного клада принадлежит государству, а 25 процентов – нашедшему клад. Так вот, я и претендую на свои законные 25 процентов».

- «Да, но ведь клад нашли не Вы, а наш прибор!».

- «Но моча-то моя, и кому нужен ваш прибор без нее?!».

- «Ну, что, будем торговаться, как на базаре? Право, даже неудобно получается. Давайте сделаем так. Вы сегодня еще подумаете на досуге, а завтра с утра приходите сюда, и все обсудим в спокойной обстановке. Да и нам самим не мешает тщательнее разобраться в своем приборе».

Предложение Виктора было принято, и Б.М. покинул лабораторию, хотя и не совсем удовлетворенный собой.

В эту ночь, как и двое суток назад, он снова практически не спал. От одолевавших мыслей голова  буквально раскалывалась на части. С одной стороны, ему далеко не улыбалась перспектива выступать в роли доеной козы (вернее, козла) без всякой на то компенсации. В то же время, требовать 25 процентов от общего дохода – также несправедливо с его стороны. Ведь, что ни говори, а клад действительно обнаружил прибор, изобретенный этими замечательными симпатичными ребятами. И все же моча-то его собственная! А получается так, что он как бы совсем и не при чем. Ну, как тут поступить?! Может быть, согласиться на меньший процент, а какой?

Вспомнил он войну, которую начинал простым санитаром, а закончил капитаном медицинской службы. Вспомнил и фронтовиков-друзей – погибших на поле боя, умерших от ран уже после войны и ныне здравствующих. Подумал и о том, что на ежегодных встречах  в День Победы их собирается все меньше. Перебрал в памяти задушевные дружеские беседы с ними – настоящие, мужские, без прикрас, уверток и утаек, напрямик, словом, твердые бесхитростные разговоры «за жизнь». Нутром прочувствовал всю силу взаимной выручки и поддержки, которая родилась на фронте и продолжается по сей день.

Да что же это я, солдат называется, чуть в дерме не испоганился?! Да пропади оно пропадом, это золото; чтоб я марал об него свою душу!

Решение было принято, и оставшиеся до подъема два часа Б.М. спал крепким спокойным сном.

5. Коэффициент масштабирования

Полученный вчера вечером невероятный и необъяснимый результат не давал покоя Виктору и Илье, и для скорейшей разгадки этого непонятного явления они собрались назавтра в госпитале задолго до открытия лаборатории.  Наметили план действия, решив, прежде всего, повторить вчерашний опыт, так сказать, на свежую голову. С этой целью еще с вечера они оставили заветную баночку в холодильнике.

Едва открылись двери лаборатории, как испытатели кинулись к своему детищу. Подключение пульта к прибору и необходимые операции на клавиатуре для верности проделали «в две руки». С учащенно бьющимися сердцами нажали кнопку «Ввод». На электронном табло вспыхнула вчерашняя магическая цифра. Чуда не произошло.

В это время принесли из отделения первую сегодняшнюю партию сосудов на анализ.  И тогда Виктор сказал: «Послушай, Илья, а что, собственно, мы, как магнитом, притянулись к этой моче Зелинского? Давай для чистоты эксперимента возьмем на анализ любой произвольный сосуд».

Они быстро установили в прибор первую попавшуюся из вновь прибывшей партии  баночку и столь же стремительно проделали на пульте требуемые операции. Результат на  табло был практически тем же: полностью совпали первые пять значащих цифр. Незначительное отклонение в последней цифре не меняло сути дела.

- «Уму непостижимо, просто мистика какая-то» - разочарованно вздохнул Виктор.

- «Почему же мистика; похоже, подтверждается версия Зелинского: ведь вчера в госпитале на обед давали ледяную рыбу».

- «Да прекрати ты, наконец, свои бесконечные остроты, надоело! Лучше шевели мозгами, которые у тебя в последнее  время, похоже, разбавились золотоносной мочой».

И тут Виктора вдруг осенило.

- «Послушай, у нас в программах двух режимов работы используется стандартный блок масштабирования или свой для каждого?».

- «Индивидуальный для каждой программы, это я точно помню».

- «А ну-ка давай сюда скорее программу режима «ПТ».

И друзья мертвой хваткой впились в развернутый текст программы микропроцессора.

- «Ну, вот и разгадка тайны: пропущен основной коэффициент масштабирования – 10-9.  Это и приводит к завышенному результату в миллиард раз!» - облегченно вздохнул Виктор.

- «Да, обмишурились, нечего сказать. При такой ошибке прибор мог бы обнаружить тонны не только драгоценных, но и любых редкоземельных металлов. Только мочу подавай».

И тут пережитое друзьями напряженное стрессовое состояние, в котором они находились со вчерашнего вечера, внезапно перешло в новую форму – продолжительный нервный гомерический хохот.

Из этого состояния их вывел приход Зелинского – с сосредоточенным видом  трехлитровой банкой в руках, наполненной наполовину.  

- «Я пришел сообщить, что принял твердое решение: как и вы, полностью отказываюсь от своей денежной доли в пользу государства. Вот мой сегодняшний взнос» - официальным тоном сообщил Б.М. и торжественно поставил на стол принесенную бутыль.

- «Замечательный Вы человек, Борис Михайлович! Мы нисколько не сомневались в том, что Вы примите такое решение. Но, к сожалению, должны Вас огорчить, что моча Ваша не представляет никакой валютной ценности! – ответил Виктор.

- «То есть, как это не представляет? А как же ваш прибор – он ведь обнаружил?».

- «С прибором произошла осечка – выявилась, так сказать, досадная опечатка. Словом, он давал во много раз завышенные показания в особом режиме работы, который мы только вчера по-настоящему начали испытывать. Так что Вы уж простите нас великодушно за доставленные переживания и неприятности. А бутыль свою можете забрать. Впрочем, можете оставить «на память», не тащить же ее Вам обратно в отделение. До свидания, Борис Михайлович, желаем Вам скорейшего и полного выздоровления. Не сердитесь на нас, пожалуйста».

Измученный бессонной ночью, опустошенный, с грустью  возвращался Б.М. в свое отделение. Состояние было такое, как будто он безвозвратно  потерял что-то важное и дорогое, с чем надолго свыкся и без чего не мыслил своего существования.

Хотелось побыть одному и заново переосмыслить все те стремительные события и перипетии, через которые он прошел за 6 дней пребывания в госпитале. Но дальнейшие повседневные госпитальные хлопоты и неизбежное общение с друзьями по палате постепенно вывели его из этого тяжелого и неприятного состояния.

6. Комиссия

Госпитальная жизнь протекала скучно и однообразно. Все дни были похожи друг на друга, как стеклянные цилиндрики, в которых разносили лекарства. Некоторые отличия имелись лишь на начальном этапе, когда производилось первичное обследование и уточнение диагноза больного. Ну, а потом, как правило, наступал длительный установившийся и однообразный процесс собственно лечения средней продолжительностью примерно месяц. Серость и монотонность жизни больных усугублялась еще и тем, что в этот период в госпитале был установлен карантин из-за распространения гриппа. И, как следствие этого, был наложен запрет на посещение больных родственниками и знакомыми. По этой же причине не «крутили» кино в госпитальном клубе. Все это естественно и понятно: ведь госпиталь – лечебное, а не увеселительное заведение.

Единственной «отдушиной» для больных (и то, разумеется, только ходячих)  было гуляние в госпитальном парке. Но и этого удовольствия они  часто лишались из-за неустойчивой погоды – частого холодного ветра и дождя, нередко со снегом.

Монотонность и однообразность госпитальной жизни лишь изредка нарушалась каким-либо особым событием. Таким событием в эти дни был приезд комиссии для инспекторской проверки госпиталя. О предстоящем приезде комиссии весь госпиталь знал уже за несколько дней. Это было одной из главных тем повсеместных разговоров.

Конечно, наибольший «интерес» комиссия представляла для самих проверяемых, то есть, для сотрудников госпиталя. Ну, а больных она интересовала, главным образом, по причине простой любознательности, что в значительной степени определялось избытком у них свободного времени, особенно во второй половине дня, после окончания основных лечебных процедур.

О прибытии комиссии больные узнали по появлению на их тумбочках белых салфеток (до этого они отсутствовали). Неврологическое отделение (как и все остальные) посетила делегация во главе с заместителем председателя комиссии. Его сопровождали несколько членов комиссии, начальник отделения, лечащие врачи и старшая медсестра отделения. Делегация прошлась по всем палатам. Каждому больному (представляя его комиссии) начальник отделения давал краткую медицинскую характеристику. Проверяющие интересовались, нет ли у больных каких-либо жалоб, замечаний, вопросов и предложений. Вопросы «местного» масштаба у больных практически   отсутствовали, поскольку они разрешались (как правило, успешно) внутри отделения, без посторонней помощи. Среди же «глобальных» вопросов основным был вопрос, когда отменят карантин.

После посещения делегации больные неврологического отделения потеряли к комиссии всяческий интерес, а вскоре и вовсе забыли о ней. Забыл о ней и Хорадов. И вдруг неожиданно начальник отделения с озабоченным видом сообщил ему, что его вызывают в комиссию и просят срочно явиться в указанный кабинет.

Войдя в комнату, Хорадов представился и поздоровался с тремя членами комиссии, сидящими за столом. Старший из них представился сам, познакомил с двумя другими, предложил сесть и начал беседу.

- «Будем с Вами откровенны, Вадим Александрович. В комиссию поступил сигнал из    24-го отделения, в котором утверждается, что больной Зелинский из Вашей, 26-й палаты ведет клеветнические разговоры, порочащие нашу действительность, охаивает существующий строй и порядки. Автор письма требует удалить Зелинского из отделения и госпиталя, мотивируя это тем, что он разлагающим образом действует на окружающих.

Хотя письмо и анонимное, но по существующим порядкам мы обязаны разобраться и проверить достоверность изложенных в нем фактов.

Мы подробно ознакомились с личным делом Зелинского, провели беседы с рядом товарищей. У  нас в комиссии уже складывается определенное мнение по этому вопросу. Но нам бы хотелось дополнительно узнать Вашу личную точку зрения.  Это связано с тем, что мы знаем Вас как офицера и человека исключительно принципиального, безупречного во всех отношениях, политически грамотного и преданного нашему общему делу. Даже сам автор анонимного письма положительно отзывается о Вас.

Мы знаем о Вашей болезни и о том, что Вам вредны всякого рода переживания эмоционального характера, особенно сейчас, в период лечения. Поэтому не настаиваем на беседе (тем более, длительной), хотя, не скроем, что для нас очень важно узнать Ваше мнение. Решайте сами, согласны и готовы ли побеседовать с нами».

- «Я готов, и насколько смогу, постараюсь помочь».

Вопросы задавали все присутствовавшие члены комиссии, и руководил ходом беседы старший, который и начал.

- «Тогда разрешите первый, наверное, самый главный вопрос: каково Ваше личное мнение по поводу предъявленного в письме обвинения в адрес Зелинского?».

- «Если быть предельно кратким, то это - гнусная ложь, полностью не соответствующая действительности. Зелинский – честный человек, преданный Советской власти».

- «Скажите, пожалуйста, давно Вы знаете больного Зелинского?».

- «С больным Зелинским я впервые познакомился здесь, в госпитале и знаю его 20-е сутки, а точнее 20 суток без двух часов». При этом Вадим Александрович посмотрел на часы.

- «Вадим Александрович, на чем, собственно, основывается Ваша уверенность в безупречности Зелинского, и как Вы ее можете оценить?».

- «По всей видимости, на умении разбираться в людях, которое вырабатывается у многих и приходит с годами, жизненным и профессиональным опытом. Что касается второй части Вашего вопроса (если я ее правильно понял), то это умение, по-моему, трудно поддается количественной оценке, и я затрудняюсь назвать Вам какую-либо конкретную цифру. Скорее всего, это свойство человека вообще невозможно количественно оценить (на мой взгляд, конечно)».

- «Простите, Вадим Александрович, Вы не находите противоречий в своих ответах: с одной стороны, утверждаете, что знаете Зелинского мало, а, с другой стороны, даете за него такие поручительства, которые требуют более длительного знакомства?».

- «Нет, не нахожу. С человеком можно прожить рядом  всю жизнь и не узнать в итоге (или узнать слишком поздно), что он, например, предатель или подлец. И, наоборот, всю сущность человека можно постичь за одно мгновение».

- «Все это, Вадим Александрович, возможно, в принципе и верно, но несколько абстрактно. Хотелось бы поконкретнее».

- «Можно и поконкретнее. Но тогда, с Вашего разрешения, я займу на ответ и больше времени.

На днях в «Литературной газете» была опубликована история с кинорежиссером Слесаренко. Все послевоенные годы он выставлял себя как героя войны, а все окружающие его люди (в том числе, солидные и облеченные властью) воспринимали его таким. Он был отмечен всевозможными почестями и наградами. А совсем недавно выяснилось, что никакой он не герой, а совсем даже наоборот – предатель Родины, дезертир и подлец. Таким образом, на выяснение его истинной сути потребовалось 40 лет.

А вот прямо противоположный пример. Во время войны за «языком» послали двух солдат-разведчиков. Получилось так, что до этого они вообще не знали друг друга и встретились впервые. Отправляя их на задание, командир предупредил, что если с той стороны их «засекут» и начнут обстрел, то возвращаться обратно. На «ничейной» полосе их таки «засекли» и обстреляли. Один из них был тяжело ранен, а другой сильно контужен с полной потерей возможности к передвижению. У истекающего кровью раненого солдата едва хватало сил, чтобы самому добраться до своих окопов. Но он, не задумываясь, взваливает себе на спину контуженного товарища и, превозмогая жгучую боль, на пределе человеческих возможностей медленно ползет к своим. И дополз вместе с солдатом-напарником на спине. Так вот, здесь один человек познал истинную суть другого за одно мгновение, в течение которого  было принято решение, спасшее человеческую жизнь.

История эта не выдуманная. Она произошла с людьми, которых я лично знаю, вернее, знал: их уже нет в живых. Это – фронтовые друзья моего отца (тоже, к сожалению, покойного), с которыми он меня и познакомил.

Сейчас у нас, к счастью, мирное время, и для выяснения истинной сути Зелинского его нельзя послать в разведку (к тому же и возраст не позволяет). Да это и не требуется. Суть человека, как мне представляется, должна проявиться (проявляться) не только в экстремальных, но и в обычных условиях. Нужно только окружающим его лицам уметь это выявить».

- «И Вы, Вадим Александрович, считаете, что обладаете этим умением, и на основании этого постигли суть Зелинского?»

- «Этим умением должен обладать каждый офицер и руководитель – в той или иной мере, разумеется.

Не мне судить о степени моего собственного умения в этой области – это должны делать, и делают мои непосредственные начальники.

В ответ на первый, главный вопрос комиссия я высказал свое собственное, вполне определенное суждение по поводу Зелинского. И твердо уверен в его правильности. А уже в вашу компетенцию входит, насколько доверять моим оценкам.

Заданный последний вопрос, на который я все-таки постарался ответить, по существу касается меня  лично, а не обсуждаемой темы, объявленной в начале беседы. Мне бы хотелось просить (если это, конечно, позволительно с моей стороны) не уклоняться от нее.  Разумеется, при условии, что комиссия не приняла решение изменить или расширить тему беседы».

Ответ на последний вопрос Хорадов закончил с большим волнением. На его лице внезапно появилась какая-то напряженность. И это не случайно: он отчетливо почувствовал первые, так хорошо ему знакомые толчки приближающегося приступа сильнейшей пульсирующей головной боли – следствия своего заболевания.

Старший укоризненно и недвусмысленно посмотрел на задававшего последний вопрос и обратился к Хорадову.

- «Нет, Вадим Александрович, тема беседы была и остается единственной и соответствует объявленной в начале беседы.

Не слишком ли мы утомили Вас, может быть, прекратить беседу?».

- «Нет, я готов продолжать. Задавайте, пожалуйста, следующие вопросы».

- «Тогда расскажите, пожалуйста, о содержании и характере обсуждений нашей внутренней жизни, которые проводил Зелинский; где они проходили, кто и как участвовал в них. Разумеется, речь идет о тех из них, которые Вам лично известны. И если можно, то поподробнее. Пусть Вас не смущает длительность ответа».

- «Такого рода обсуждения проходили обычно в палате, реже – в холе. Участвовали в них, как   правило, все (или почти все) присутствовавшие в данный момент больные палаты № 26 (с разной степенью активности, разумеется). Иногда приходили и соседи из других палат. Во многих обсуждениях участвовал и я. Хочу сразу отметить, что инициаторами обсуждений были многие, в том числе, и Зелинский, а не только один Зелинский. Ряд тем для обсуждений поднимал и я лично. Иногда обсуждения возникали стихийно, и тогда вообще трудно было определить, кто был «зачинщиком». Да об этом никто и не задумывался: не было такой необходимости.

Что касается тематики обсуждений и диспутов, то она была весьма широкой и разнообразной. Затрагивались, в том числе, и вопросы различного рода «сбоев» в нашей внутренней и экономической жизни. Комиссию интересует именно этот аспект тематики (как я понимаю). Из этой области было довольно много дискуссий. Примером такого рода обсуждения (на мой взгляд, весьма типового), в котором участвовали Зелинский и я, является обсуждение истории, описанной примерно года два назад в газете «Правда». Статья называлась «Завод, которого не было» (впрочем, за буквальную точность названия не ручаюсь). В ней были вскрыты имевшие место проявления вопиющей бесхозяйственности, приписок и очковтирательства весьма крупного масштаба.

Хочу отметить и подчеркнуть весьма важную особенность самого характера обсуждения – как данного, так и ему подобных. Как правило, оно  состояло из двух частей, которые условно можно назвать «констатирующая» и «постановляющая». Первая часть представляла собой пересказ или напоминание самого явления или события. Во второй части участники обсуждения пытались найти и предложить различные пути, методы, рычаги и механизмы, которые позволили бы устранить саму причину и возможность возникновения обсуждаемых позорных явлений. Естественно, при этом каждый исходил из своих собственных представлений в этих вопросах, своих знаний и опыта (жизненного и профессионального). Никакого оттенка злопыхательства и злорадства по поводу обсуждавшихся недостатков никогда и ни у кого среди участников бесед (в том числе, и у Зелинского) я не замечал.

На мой взгляд, подобного рода обсуждения не только не вредны, но и полезны (с учетом упомянутой «постановляющей» части). Безусловно, они должны подкрепляться и завершаться делами. Но в условиях госпиталя последнее невозможно».

- «Вадим Александрович, что Вы можете сказать по поводу патриотических чувств Зелинского?».

- «По моему убеждению, Зелинский - настоящий патриот своей, точнее, нашей Родины».

- «Простите за, так сказать, деликатность вопроса. Вот Вы сейчас сказали «своей», а потом уточнили – «нашей». Это случайность или здесь подразумевается какой-то скрытый смысл?».

- «Я понял Ваш намек. Никакого скрытого смысла здесь нет. Да, Зелинский  еврей – по национальности.  А по духу он – русский, советский. Его истинная Родина – Россия, которую он защищал во время войны и которую не предаст сейчас, в мирное время.

А вот известные и знаменитые в недалеком прошлом спортсмены-фигуристы Белоусова и Протопопов по  национальности – русские, а по духу - предатели своей Родины, которая воспитала их и сделала высококлассными спортсменами».

- «Ну, что же, я думаю, достаточно вопросов, дело проясняется – подвел итог старший. – Большое Вам спасибо, Вадим Александрович, Вы нам очень помогли. Извините, что потревожили, несмотря на Вашу болезнь. Нам было очень приятно познакомиться с Вами. До свидания, желаем Вам скорейшего выздоровления, успехов в Вашей деятельности и счастья в личной жизни. Всего Вам доброго».

Хорадов с трудом добрался до своей палаты: приступ подходил к своему пику.

На завтра комиссия подписала документ о том, что в результате проведенной проверки сигнал по поводу нелояльности больного Зелинского не подтвердился. Безупречность Зелинского не вызывала у комиссии никаких сомнений

Не вызывала она подобных сомнений ни у кого и в 24-м отделении. Исключение составлял лишь гнусный злопыхатель-анонимщик, который,  жалению, продолжал оставаться там под маской добропорядочности.

7. Выписка

В палате № 26 установилась на редкость дружелюбная и в какой-то степени даже жизнерадостная обстановка, сопровождавшаяся частыми безобидными розыгрышами, всевозможными шутками и остротами. И все это несмотря на то, что люди здесь находились не на отдыхе, а не лечении, и болезни у всех были далеко не простые. Тон этому оптимистическому настрою задавали Хорадов и Ржевский, справедливо считавшие, что хорошее настроение – одно из непременных условий успешного лечения и выздоровления.

Объектом шуток чаще всего бывал Зелинский, который, надо отдать ему должное, умел ценить юмор и никогда не обижался на адресованные ему «хохмы». Как-то раз, когда Б.М. вернулся в палату после очередного ежедневного сеанса лечебной физкультуры (в госпитале был специальный, хорошо оборудованный зал ЛФК), Вадим Александрович встретил его словами:

«Будулай Михайлович, молва доносит, что Вы сегодня установили мировой рекорд по прыжкам в высоту для закрытых помещений. Но рекорд не засчитали, поскольку вы воспользовались шестом. Как же это произошло?». 

Шутливое обращение «Будулай», вместо «Борис», было связано с тем, что в эти дни по телевизору (который в холле отделения смотрели  буквально все ходячие больные) демонстрировали популярные многосерийные телефильмы «Цыган» и «Возвращение Будулая».   Вадим Александрович отметил определенное сходство Бориса Михайловича с главным героем фильма как по характеру (справедливости, честности и доброте), так и, в некоторой степени, по внешнему виду (главным образом, пышной черной шевелюре с проседью). С его «легкой руки» теперь почти все больные-старожили отделения называли Б.М. Будулаем Михайловичем, а больные-новички вообще считали, что это его настоящее имя.

Ржевский, вернувшись однажды в палату после полдника из столовой (где в это время ежедневно поили теплым молоком с булочкой), обращаясь к задержавшемуся Зелинскому, заметил: «А Вы почему не торопитесь, скоро закроют. Правда, сегодня вместо обычного молока, дают кумыс. Горьковат немного, но пить можно». Доверчивый Б.М. наотрез отказался идти пить «кобылье» молоко.  Справедливости ради, надо отметить, что понесенные при этом им потери были возмещены тем же Ржевским в виде презентованного стакана апельсинного сока из личных запасов.

Время пребывания в госпитале больных палаты № 26 подходило к концу. Лечение, в основном, заканчивалось у всех успешно. Существенное облегчение почувствовал Зелинский. Здесь основную роль сыграл проведенный курс иглорефлексотерапии. Опасения врачей на опухоль мозга у Хорадова, как результат перенесенной им травмы черепа, к счастью,  не подтвердились. Это было установлено, главным образом, путем послойного исследования структуры мозга с помощью новейшего медицинского аппарата – компьютерного томографа. Определенные успехи были и у Новикова: скорость его речи возросла примерно втрое, хотя и не достигла еще номинальной величины. Гринько часами просиживал перед зеркалом, проверяя, как после проведенного курса лечения реагирует его лицевой нерв на внешние воздействия. Для этого он пытался вызвать на лице улыбки, а также всевозможные гримасы, ужимки и ухмылки. Результаты явно были на лице -  в прямом и переносном смысле слова. 

И только с Ржевским дела, к сожалению, обстояли неблагополучно. В результате тщательного проведенного исследования у него обнаружилось существенно более сложное и опасное заболевание, чем при первоначальном диагнозе. И теперь его переводили в радиологическое отделение (одно из самых непопулярных). При переселении его лицо, обычно озаренное открытой и приветливой улыбкой, впервые подернулось тенью озабоченности и отрешенности.

Получилось так, что выписка из госпиталя всех больных-старожилов палаты № 26 произошла в течение двух суток. И уже на третий день их места были заняты вновь прибывшими.

Жизнь неврологического отделения (как и всех остальных) продолжалась согласно давно и твердо установившимся госпитальным порядкам. Изо дня в день повторяющиеся, четко налаженные мероприятия  – анализы, уколы, приемы лекарств, медпроцедуры, обходы и обследования врачей, операции – без остановки крутили колесо исправной госпитальной мельницы. И осуществляли это непрерывное вращение славные квалифицированные медицинские работники – врачи, медсестры, санитары, сестры-хозяйки, нянечки.

Впрочем, иногда в этом типовом стандартном процессе происходили сбои и отклонения, завершавшиеся переносом тела бывшего больного в небольшое здание мрачного вида на краю территории госпиталя.

Ну, что же, человеческая жизнь, к сожалению, не вечна. Да и медицина пока еще далека от желаемого совершенства.

Но мысль человека не дремлет, и будем надеяться, что это скоро приведет к существенному удлинению срока его Жизни – самого дорогого и прекрасного, что есть на Земле!

г. Подольск, 1986 г 

Когда, где и  как родилась эта повесть

Данная повесть была написана автором более 28 лет назад и тогда не была опубликована по различным причинам. С тех пор она затерялась, про нее он забыл и обнаружил совсем недавно, разбирая свой бумажный архив документов. Рукопись была написана от руки на 8 школьных тетрадях в клеточку. В конце ее было указано место и время написания –  г. Подольск, 20.03.86 – 09.04.86. Там он находился на лечении в военном госпитале и написанием повести занимался в свободное от лечебных процедур время. Лечение было связано с травмой головы, которую он получил в служебной командировке под Ленинградом в 1979-м году.

Эта служебная командировка была направлена на создание и внедрение  на северо-западе страны первой комплексной территориальной автоматизированной системы управления ПВО. В этой работе автор выступал в роли заместителя главного конструктора автоматизированного командного пункта системы. Данная система была успешно внедрена, обладала уникальными для того времени характеристиками и не имела аналогов в мире. На ее основе далее были внедрены автоматизированные системы во многих районах страны (с учетом особенностей объектов внедрения), что позволило существенным образом повысить эффективность противовоздушной обороны страны. За создание и внедрение данной системы коллектив  ее разработчиков был удостоен Государственной   премии и многих правительственных наград.

А травму автор получил в данной служебной командировке следующим образом. В одну из зимних ночей он вместе с товарищем по службе направлялся из гостиницы на командный пункт внедряемой системы для проведения очередных отладочных работ. На дворе был страшный гололед.  Он неудачно поскользнулся, упал навзничь на землю, сильно ударился головой об лед и потерял сознание. Его спас товарищ, сумев быстро вызвать скорую помощь, которая доставила пострадавшего в поликлинику. Там его привели в «боевое» состояние (правда, не с первой попытки). Через три дня он выписался из поликлиники и приступил к исполнению своих служебных обязанностей.

Однако полученная травма головы скоро дала о себе знать (как и предсказывали врачи поликлиники). Это выражалось в сильнейших пульсирующих головных болях (в основном, по ночам), проявлявшихся регулярно 3-4 раза в месяц в течение многих лет. С этим заболеванием (диагноз «Нерезко выраженные отдаленные последствия закрытой травмы мозга в форме преходящих нарушений ликворообращения и гемодинамии») автор много раз лечился в военных госпиталях, в том числе, в г. Подольске. Хорошо помнит, что в Московском военном госпитале им. Бурденко исследование его черепной коробки производили на компьютерном томографе, который впервые в стране был внедрен в этом госпитале.   

Так что воспоминания о той служебной командировке под Ленинградом сохранились у него в голове (в прямом и переносном смысле) на всю оставшуюся жизнь. При этом довелось хорошо ознакомиться с порядками, методикой лечения и жизнью больных в военных госпиталях. Это и подтолкнуло его к написанию данной повести. В ней он обобщил свои впечатления обо всем этом, но и, конечно, добавил и новые элементы (в том числе, придуманные).

Прочтя заново свою рукопись, автор пришел к выводу, что данная повесть является актуальной и представляет интерес и для сегодняшнего времени. Описанные там события и факты (или подобные им) вполне могли бы произойти и в наши дни. Это касается установившихся порядков в военных поликлиниках и госпиталях; развития медицинской техники и технологии; взаимоотношений больных с медицинским персоналом и между собой; доброты и открытости российской души; проверки граждан на верность родине и других рассмотренных тем.   

Исходя из изложенного, автор и решил опубликовать свою повесть без всяких корректур в исходном тексте.