Современные средства коммуникации, особенно телевидение, сближают основную массу граждан с многими выдающимися современниками настолько, что возникает ощущение близкого знакомства. Это не является полным заблуждением, поскольку нельзя отрицать соответствующего воздействия тех или иных личностей на «собеседников», даже если оно происходит дистанционно.

Между тем, очевидно, что в отличие от подобного «технизированного» общения, личные встречи с неординарными людьми, хотя бы и непродолжительные, могут оставлять значительно больший след. Речь не идет о том, чтобы ставить себе в заслугу такие встречи, случавшиеся на протяжении жизни. Просто перебирая накопленную при этом коллекцию незаурядных впечатлений, ощущений и знаний, стараешься понять их влияние на свои взгляды и поведение или просто сопоставить свои впечатления с общепринятыми, что небезынтересно и небесполезно. Более того, сама обстановка тех или иных необычных человеческих контактов может представлять самостоятельный интерес и быть поучительной.

 *  *  *

В возрасте 13-ти лет, т.е. на исходе шестого класса школы (дело было в конце зимы – весной 1945 года) я стал бывать в Московском дворце пионеров, в переулке Стопани, 6 недалеко от Кировских ворот. Мои внешкольные интересы всегда были с техническим уклоном. Тем удивительнее, что среди многочисленных кружков дворца пионеров «моим» оказался исторический. Он был не вообще исторический, а кружок истории Москвы. Как именно это случилось, сейчас восстановить трудновато, но оказалось, выбор был удачным. Главным образом, благодаря тем людям, которых там встретил. Многое забылось, но отчетливо сохранился в памяти руководитель кружка Александр Феоктистович Родин, от Бога педагог, который учил не предмету, а жизни. Неказистого вида, невысокого роста интеллигент, в круглых очках, он был совсем не молод и отличался особым стилем отношений с окружавшей его ребятнёй. Кружковцы частенько бывали у него дома возле Арбатской площади, то и дело планировались и совершались интересные поездки. Темы разговоров далеко выходили за исторические рамки. Например, отрывочно вспоминаются обсуждения роли атомного оружия и перспективы послевоенного мироустройства (война была на исходе).

И кружковцы у него были соответствующие. Практически все старше меня. Запомнился Володя Процеров, староста. Заядлый радиолюбитель. Будучи года на три старше, он очень внимательно относился ко мне и моим техническим интересам. Приходилось бывать у него на 1-й Мещанской в доме, где жили строители канала Москва-Волга (его отец был известным инженером этой стройки). Через годы встречал Володю в МЭИ, старшекурсником радиотехнического факультета.

Кроме радио и всякой физики-механики был у меня устойчивый интерес к московскому транспорту. Трамвайные и троллейбусные линии были известны на зубок. Автобусы в войну не ходили, поскольку весь бензин в стране предназначался танкам-самолетам. Но было еще метро, линии которого, хотя и не такие многочисленные, как сейчас, все же содержали множество загадочных тоннелей и запасных веток, в которых было интересно разбираться, проезжая много раз мимо непонятных ответвлений и сопоставляя доступные для наблюдения входы и выходы. В конце концов, получилась складная картина, о которой я рассказал на одном из заседаний кружка А.Ф. Родина. «Научный труд» был встречен с пониманием и отправлен на проходивший тогда городской конкурс, который имел торжественное название «Москва — моя родина».

  *  *  *

Потом все это прочно забылось. И вот теперь, через 60 лет неожиданно напомнило о себе с дополнительными подробностями.

Из глубин десятилетий и домашних книжных шкафов вдруг выплыла весьма примечательная книга моего детства «Ваши крылья» американского автора Ассена Джорданова, относящаяся к числу таких, про которые говорят, что взял её в руки раньше, чем научился читать. Она должна была бы считаться краеугольным камнем моей профессиональной жизни. Каюсь: электротехническое и радиотехническое «рукоделие» в ту детскую пору притягивало своей конкретностью гораздо более, чем благородная механика полёта, о которой с потрясающим искусством рассказывается в книге и которая стала моим уделом уже в послешкольные времена, зато навсегда.

Самым удивительным в открытой через десятилетия книге оказалась дарственная надпись, которая от жюри упомянутого конкурса была подписана (не больше – не меньше) генерал-лейтенантом графом А.А. Игнатьевым — легендарным русским дипломатом царских времен, впоследствии — сотрудником советской миссии в Париже, автором мемуарного бестселлера конца 30-х годов «50 лет в строю». Вот такие «кадры» привлекались в ту пору к воспитанию самого молодого поколения.

С генералом Игнатьевым лично я не общался, и вообще акт вручения конкурсного приза в памяти не сохранился. Зато в деталях запомнил встречу с другим членом жюри пионерского конкурса — академиком Владимиром Николаевичем Образцовым, «транспортным» корифеем советской науки, известным своими трудами и практической деятельностью в области развития коммуникаций бурно развивающейся страны Советов. Не знаю, что могло заинтересовать в моем «пасьянсе» подземной Москвы, только захотелось ему лично увидеть автора, и я получил приглашение посетить академика в его домашнем кабинете на Бахметьевской улице, которая стала потом улицей Образцова, что достаточно ясно определяло его государственную значимость. Во всяком случае, в ту пору она превосходила «весовую категорию» художественного руководителя Центрального театра кукол С.В. Образцова, который доводился академику младшим сыном и достиг своей большой и заслуженной звездной величины в более поздние времена.

Но летом 1945 года я еще ни о чем таком не догадывался и, немного волнуясь, хотя без трепета и с явным интересом переступил сначала порог вполне классической профессорской квартиры, а потом и кабинета Владимира Николаевича с книжными полками от пола до потолка и большими кожаными креслами. Подробности беседы длительностью около получаса сейчас забылись. Запомнилось очень доброжелательное отношение и две книжки, снятые тут же с полки. Одна, брошюра о московском метро была мне отдана насовсем, другая — временно. Книжка была переводная, о лондонской подземке со схемами и многими техническими деталями. Дома я «с аппетитом» в ней покопался, а спустя неделю еще раз побывал на Бахметьевской и с благодарностью книжку вернул. Помнится, что несмотря на кабинетный характер библиотеки в ней поддерживался строгий порядок и учет. Так, выданную мне книжку вписали в некую тетрадку. Делал это не академик, а его помощница. Была она родственницей или секретарем, меня не очень интересовало.

 Транспортником я не стал, если не считать причастности к созданию и испытаниям ракет-носителей, но уроки внимания «больших к маленьким», которые давались без какого-либо менторства или превосходства, вспоминаю с искренней благодарностью.

 февраль 2006

Детективное последействие

 1.   «Ваши крылья» в нашем доме

 Описанные события и выход в свет книги «Ваши крылья» разделяют 8 лет и может быть не понятно, почему она упоминается как одна из моих ранних книг. Она действительно появилась у нас в доме ещё перед войной. На форзаце заметна чья-то незнакомая лиловая подпись, что наводит на мысль о покупке книги, редкой уже тогда, в букинистическом магазине.

Теперь возникает вопрос, почему после 1945 года у меня не оказалось двух «Ваших крыльев». Вспомнить точно невозможно. Наиболее вероятное предположение состоит в том, что это результат предусмотрительности старших (А.Ф. Родина и родителей), договорённости, скорее всего, и с моим участием. Понимая уникальный характер запланированного автографа, решили не помещать его на первую попавшуюся массовую книжку, ибо другой за короткий срок было не достать, а взять для этого достаточно редкое издание, хотя бы и из домашней библиотеки. «Ваши крылья» подходили для такой роли как нельзя лучше. Повторяю: это всего лишь версия рассматриваемых событий, которая, однако, кажется вполне правдоподобной.

    2.    Печать

 Взяв в руки раритет 60-летней давности, я заинтересовался печатью, которой скреплена дарственная надпись. Она должна была принадлежать Московскому городскому Дворцу пионеров как тогда именовался этот центр внешкольного воспитания. Однако расплывшиеся от времени оттиски букв хотя и поддаются счёту, но напоминают буквы весьма отдалённо: их очертания слились в прямоугольные кляксочки, «внутренности» которых неразличимы даже при очень сильном увеличении средствами современной электронной графики.

Итак, небольшой кроссворд из пяти слов известной длины начинается с «Московский Городской» — это не вызывает сомнений. Кстати, первые буквы — всюду заглавные, что сейчас не принято и потому уже есть свидетельство элементов раритета. Следующее слово, из трёх букв на «Дворец» никак не тянет. Это просто «Дом». С ним легко согласиться, поскольку так говорили если не в 1945 году, то лет на 10 раньше. Далее идут «Пионеров и», вполне адекватно отражаемые соответствующими кляксочками. А вот последнее слово поддалось расшифровке не сразу. Помогла последняя буква «т», сохранившаяся лучше остальных. В конце концов получился «Московский Городской Дом Пионеров и октябрят», от которого так и пахнуло 20-ми годами, когда амбициозная помпезность ещё не начинала теснить пролетарский аскетизм юных ленинцев, для которых достаточным идеалом была картошка-тошка-тошка из пионерского костра.

Что ж, резиновая печать оказалась более консервативной, чем нравы класса-гегемона.

  3.   Аргументация или оправдание

 Закончив, задумался, зачем было разбираться в предполагаемых несоответствиях «мемуарчика» и искать им объяснения.

В поисках ответа на этот вопрос померещилось что-то знакомое — давнишнее желание распутывать очередные «узелки», наподобие тех, что связывали паутину тоннелей метро. Просто такая бесполезная страсть развязывать узлы. Тем более, что грешен этим и в отношении обычных верёвок.